6.1. Понятие государственного суверенитета. Учение Ж. Бодена.

6.2. Россия — суверенное федеративное государство.

6.3. Единство государственной власти и территориальная децентрализация.

6.1. Понятие государственного суверенитета.  Учение Ж. Бодена

В XVI веке религиозные войны во Франции очень мешали развитию промышленности и торговли, страна распадалась на ряд враждующих и воюющих лагерей.

С обоснованием абсолютизма и критикой монархомахов в период религиозных войн выступил Жан Боден (1530—1596). Юрист  по образованию, депутат третьего сословия, на Генеральных штатах в Блуа Боден выступал против феодальной децентрализации, религиозного фанатизма. В сочинении «Шесть книг о государстве» (издано на французском языке в 1576 году, на латинском языке для всей Европы — в 1584-м) Боден впервые сформулировал и широко обо­сновал понятие суверенитета как существенного признака государ­ства: «Суверенитет — это абсолютная и постоянная власть государства... Абсолютная, не связанная никакими законами власть над гражданами и подданными».

Власть государства постоянна и абсолютна, это высшая и независимая власть как внутри страны, так и в отношениях с различными державами. Выше носителя суверенной власти — только бог и законы природы.

Суверенитет, по Бодену, означает прежде всего независимость государства от папы римского, церкви, германского императора, сословий, другого государства. Суверенитет как верховная власть включает права издавать и отменять законы, объявлять войну и заключать мир, назначать высших должностных лиц, осуществлять верховный суд, право помилования, права чеканить монету, устанавливать меры и веса, взимать подати.

В учении о государстве Боден во многом следует Аристотелю — но не искаженному и мистифицированному средневековой схоластикой, а подлинному, осмысленному в свете последующей истории политико-правовых учреждений.

Государство Боден определяет как правовое управление многими семьями и тем, что у них общее, на основе суверенной власти. Государство — именно правовое управление, сообразное со справедливостью и законами природы; правом оно отличается, как отмечал Цицерон, от шайки разбойников или пиратов, с которыми нельзя иметь союзы, вступать в соглашения, вести войну, заключать мир, на которых не распространяются общие законы войны.

Государство — совокупность именно семей, а не отдельных лиц; если они не будут соединены в семейства, то вымрут, а народ,  составляющий государство, не умирает. Подобно Аристотелю Боден различает в семье три вида властеотношений. В отличие от  Ари­стотеля он не сторонник рабства. Он считал рабство не  всегда естественным, источником смут и волнений в государстве. Поскольку, вступая в государство, глава семейства вынужден подчиняться чужой воле и из господина становится подданным. Это превращение может совершаться только насильственным путем. История показывает, а разум подтверждает, что государство произошло от насилия. Люди вынуждены были подчиниться. Это подчеркивает — рабство несправедливо, и его следует отменить, но постепенно, чтобы не прийти к взрыву и нестабильности в государстве. Боден стоял за постепенную отмену близких к рабству отношений феодальной зависимости там, где они еще сохранялись.

Кроме того, Боден выделил основные признаки суверенитета:

1) право издавать закон;

2) право войны и мира;

3) право назначать высших сановников;

4) правосудие в последней инстанции;

5) право помилования;

6) чеканка монет;

7) определение мер и весов;

8) взимание налогов.

Боден — один из первых критиков «Утопии». Одобряя некоторые мысли Т. Мора о государственных порядках Утопии,  Боден настойчиво оспаривает его главную идею. Государство, основанное на общности имущества, писал он, «было бы прямо противоположно законам бога и природы». Частная собственность связана с законами природы, поскольку «естественный закон запрещает брать чужое». «Имущественное равенство гибельно для государств»,— неустанно повторял Боден. Богатые и бедные существуют в каждом государстве; если попытаться уравнять их, признать недействительными обязательства, отменить контракты и долги, то «нельзя ждать ничего, кроме полного разрушения государства, ибо утрачиваются какие бы то ни было узы, связывающие одного человека с другим».

Первостепенное значение Боден придавал форме государства. Он отвергал распространенное тогда деление форм государства на правильные и неправильные как выражающее лишь субъективную оценку существовавших государств. По его мнению, суверенитет кроется в совокупности свободных и разумных существ, составляющих народ. Но суверенитетом могут обладать один, немногие или большинство. В зависимости от этого выделяются следующие формы государства:

1. Демократия — большая часть граждан обладает верховной властью.

2. Аристократия — власть у меньшей части граждан.

3. Монархия — правит один человек.

Между тем, рассуждал Боден, суть дела только в том, кому принадлежит суверенитет. На том же основании он отрицает смешанную форму государства — власть никак не разделить «поровну», какой-то элемент будет иметь решающее значение в государстве;  кому принадлежит высшая власть принимать законы, таково и есть государство в целом.

Рассматривая различные формы государства, Боден пишет, что целесообразность и прочность каждой из них зависит от историче­ских и природных особенностей разных стран и народов.

К демократии Боден относился отрицательно: в демократиче­ском государстве очень много законов и властей, а общее дело  в упадке; толпа, народ — «зверь многоглавый и лишенный рассудка» — не может постановить что-нибудь хорошее, преследует богатых, искореняет и изгоняет лучших, избирает худших.

Не одобрял Боден и аристократию, государство, где власть принадлежит коллегии знатных: среди аристократов умных людей мало, в результате правит глупое большинство; принятие решений связано с раздорами, борьбой партий и группировок; государство недостаточно энергично подавляет возмущения народа, вечно восстающего против вельмож. По тем же причинам аристократия немыслима в большом государстве.

Наилучшей формой государства Боден считал монархию. Монарх так же естественно, как Бог вселенной, без помех повелевает подданными; он обладает властью по собственному праву (вначале приобретенному силой, затем передаваемому по праву наследования). Монархия — государство, где подданные пользуются свободой, собственностью, повинуясь законам монарха. Монарх повинуется законам: общественным и божественным.

Боден считал, что при монархии отсутствует произвол, так как монарх устанавливает определенные законы, которые не противоречат естественным и божественным. Таким образом, мыслитель уверен, что законы подтверждают незыблемость собственности, семьи и частной семейной жизни.

«Кроме Бога, нет никого, более высокого на земле, чем суверенные монархи. Они поставлены самим Богом как его наместники, дабы править другими».

Упоминания о Боге не играют решающей роли в аргументации Бодена. Он ссылается на то, что о прочности и естественности монархии свидетельствует исторический опыт — монархии существуют тысячи лет, и это никого не удивляет; если же республика просуществует всего лет триста-четыреста, то все уже поражаются такому диву,— настолько естественному порядку вещей противоречит долговременное существование республики. Автор «Шести книг…» считал, что монархия особенно необходима в больших государствах. Эта форма правления обеспечивает компетентность (поскольку советуют многие) и энергичность власти (так как решает один).

Ссылаясь на разум и историю, Боден писал, что первоначально все государства созданы завоеванием и насилием (а не путем добровольного соглашения, как утверждали некоторые тираноборцы).  В результате справедливой войны возникли господские (вотчинные) государства, в которых монарх правит подданными как отец семьей. Таковы монархии Востока.

В Европе, рассуждал Боден, господские государства превратились в «законные монархии», в которых народ повинуется законам монарха, а монарх — законам природы, оставляя подданным естест­венную свободу и собственность. Монарх не должен нарушать «законы бога и законы природы», которые возникли раньше всех государств и присущи всем народам. Монарх, по мнению Бодена, должен быть верен слову, соблюдать договоры и обещания, установления о престолонаследии, о неотчуждаемости государственного достояния, уважать личную свободу, семейные отношения, вероисповедания (чем больше их будет, тем лучше: меньше возможностей создания влиятельных враждующих группировок), неприкосновенность имущества.

Французский юрист оспаривал распространенное среди тираноборцев мнение, что монархия должна быть избирательной,— в период выборов неизбежны смуты, раздоры и междоусобицы; выборный монарх не заботится об общем достоянии, поскольку неизвестно, кто сменит его на престоле; этих недостатков лишена наследственная монархия, которая во Франции к тому же традиционна (тираноборцы пытались доказать, что ранее монархи были выборными).

Боден считал наилучшей королевскую монархию — государство, в котором верховная власть (суверенитет) целиком принадлежит монарху, а управление страной (порядок назначения на должности) — сложное, то есть сочетающее принципы аристократические (на ряд должностей, преимущественно в суде и войске, король назначает только знатных) и демократические (некоторые посты доступны всем).

Мудрым учреждением королевской монархии Боден называл Генеральные штаты. Они соединяют сословия (духовенство, дворянство, третье сословие), умеряют, но не ограничивают верховную власть. Они улучшают управление страной, предавая гласности злоупотребления должностных лиц, высказывая различные мнения. Хотя Генеральные штаты могут давать королю только советы, а принимать решения не могут, государь не вправе облагать подданных податями без их согласия, ибо по естественному закону никто не имеет права брать чужое достояние без воли владельца, утверждал юрист. Лишь в самом крайнем случае монарх может самолично учреждать налоги для пользы государства (но автор «Шести книг…» готов признать за подданными право пассивного сопротивления тирану в виде отказа платить подати).

Исходя из разработанной им концепции суверенитета, Боден ставил вопрос о сложных государствах. Он различал два вида государственных соединений. К соединениям, основанным на неравенстве, он относил государственные образования, включающие части, находящиеся в вассальной или иной зависимости от суверена, а также федерацию, которая, по мысли Бодена, основана на неравенстве, ибо суверенитетом обладает только союз в целом, а не отдельные его части (примером федерации он считал Священную Римскую империю германской нации). Второй вид соединений государств основан на равенстве — такова Швейцарская конфедерация, каждый из членов которой сохраняет суверенитет.

6.2. Россия — суверенное федеративное государство

Ст. 4 Конституции РФ определяет Россию как суверенное государство, указывая, что суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию. Суверенитет страны выражается в совокупности ее суверенных прав, имеющих целью закладку всех необходимых и достаточных признаков самостоятельного, независимого государства, осуществляющего на своей территории верховную власть. К числу составляющих государственный суверенитет прав относятся:

— установление и изменение конституционно-законодательных основ жизнедеятельности государства и общества;

— свободный выбор собственного наименования;

— учреждение собственной системы высших, центральных, иных органов государственной власти;

— территориальное верховенство;

— одностороннее регулирование отношений гражданства;

— становление и регулирование федеральной экономики;

— полная международная правосубъектность;

— собственная государственная символика.

6.3. Единство государственной власти  и территориальная децентрализация

Режим конституционализма предполагает, с одной стороны,  функционирование общества как единого организма, с другой —  сохранение самобытности, автономности его внутренних элементов. То есть конституционализм нацелен на обеспечение единства разнообразностей, единства в разнообразии. Такой подход позволяет обществу сохранить высокую степень внутренней сложности, а значит, динамичности и работоспособности. Ведь только сложные системы легко приспосабливаются к изменениям среды функционирования за счет внутренних ресурсов, усиления или ослабления своих отдельных внутренних составляющих.

Следовательно, единство власти и ее дифференциация (как в форме принципа разделения власти, так и в форме принципа территориальной децентрализации) не антагонисты, а элементы одной конституционной модели общества. Не случайно Конституция Российской Федерации устанавливает, что федеративное устройство страны основано и на ее государственной целостности, единстве системы государственной власти, и на разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти федерации и ее субъектов (ч. 3 ст. 5).

Итак, режим конституционализма включает в себя институты, отвечающие за единство общества и государства и за сохранение многообразия их внутренних элементов. Идея сильной, но ограниченной государственной власти проявляется не только через принцип разделения власти, понимаемый прежде всего как особая  организация государственного аппарата власти, выделение в нем самостоятельных систем органов, но и через принцип территориальной децентрализации.

Образование федеральных органов на местах наряду с действующими там органами государственной власти субъектов федерации иногда именуют деконцентрацией, отличая ее от собственно децентрализации как способа передачи властных полномочий с одного этажа публичной власти на другой, более низкий. Думается, между децентрализацией и деконцентрацией больше общего, чем различий. В рамках нашего анализа мы оцениваем деконцентрацию как одно из проявлений децентрализации. То есть рассматриваем децентрализацию в широком смысле как совокупность любых способов политико-правовой автономности в пределах действия единой государственной власти.

Единство государственной власти и территориальная децентрализация, не будучи антагонистами, все же выступают как две относительные противоположности. Их крайние проявления подрывают соответственно автономность отдельных территориальных сообществ и единство политико-государственного пространства. Укрепление единства власти за счет подрыва самостоятельности регионов и мест ведет к унификации, усреднению, игнорированию региональных и местных интересов. Общее начинает доминировать над частностями. Безмерное расширение прав регионов и мест за счет ослабления общефедерального центра чревато распадом государ­ства. Эти две крайности смыкаются, а в нашей истории часто и сменяют друг друга, закрывая дорогу эволюционной отладке соотношения полномочий разных уровней в общественной иерархии. Так, чрезмерная централизация власти в СССР обернулась взрывом  регионального сепаратизма второй половины 80-х годов ХХ века и распадом Советского Союза.

Таким образом, конституционализм предполагает именно относительную противоположность единства власти и ее децентрализации и их взаимодополнение, взаимоувязку, взаимообусловленность. Именно это состояние государственной власти выражается в идеологических доктринах «сильный центр — сильные регионы», «власть едина, но делима» и т. п.

Единство власти и территориальную децентрализацию можно рассматривать и как своеобразные сообщающиеся сосуды, передающие свое властное наполнение друг другу в зависимости от внешних обстоятельств и задач, ставящихся государством и обществом в повестку дня. Государственное строительство в Российской Федерации после распада СССР можно рассматривать и в его экстремальных проявлениях — как движение от «парада суверенитетов» к крепкой федерации с чертами унитаризма и в более продуктивной плоскости поиска разумного соотношения власти центра и регионов, когда вначале упор делался на развитие государственности и законодательства субъектов федерации (1990-е годы), а затем пошел обратный «переток» от регионов к центру, от форм децентрализации к институтам единства власти, но не до степени опустошения «первого сосуда».

Конституционный суд отмечал в 1993 году: «Развитие федеративных отношений в России… осуществляется на основе перерас­пределения полномочий государственной власти и органов государственной власти ее субъектов в соответствии с Федеративным договором и характеризуется повышением конституционного статуса субъектов федерации».

В этой плоскости развивался, например, внутрифедеральный процесс, совершенствование которого вылилось в принятие Федерального закона «О принципах и порядке разграничения предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации» от 24 июня 1999 года. В данном же ключе было движение в сторону территориальной достройки федерации, когда статус субъектов федерации был закреплен за админи­стративно-территориальными регионами (областями, краями, городами федерального значения). Так же шел процесс выхода субъектов федерации на международную арену. И здесь текущий баланс полномочий федерации и ее субъектов был зафиксирован в федеральном законодательстве.

Однако данные проявления, несмотря на их положительные стороны, периодически приводили Россию к черте, за которой было бы уже невозможно ее существование в качестве единого государственного организма. Разрыв социально-экономических связей (как горизонтальных, так и вертикальных), стремительный откат ряда территорий к эпохе натурального хозяйства, «нефондируемые» законы и, наконец, крайнее проявление регионального сепаратизма — Чечня,— вот далеко не полный перечень проблем, которые возникли в результате перераспределения полномочий между центром и субъектами федерации, в результате повышения статуса субъектов, усиления их значимости.

Можно говорить о том, что злую шутку сыграл с государственной властью вездесущий правовой идеализм. «Ослабив узду» централизма, федеральная власть, конечно, вправе была надеяться на ответную благодарность субъектов, но далеко не всегда события развиваются по оптимальному варианту… Можно завидовать Греции, где особый статус Горы Афон не привел к конфронтации между государственной властью и объединенными силами «двадцати святых монастырей», но афонские монахи, думается, более миролюбивы, чем население отдельных российских регионов.

Со второй половины 1990-х годов и особенно после избрания президентом страны В. В. Путина все зримее становится акцент на укрепление федеральных структур власти. Ярко он проявился в пакете актов, направленных, во-первых, на усиление федерального присутствия в регионах, а во-вторых, на ослабление влияния региональных элит на федеральный центр. Это решения о создании федеральных округов, об изменении порядка формирования Совета Федерации, о механизме ответственности региональных и местных органов власти за принятие решений, противоречащих федеральному законодательству. В унисон с указанными решениями прозвучало и постановление Конституционного суда Российской Федерации по делу о проверке конституционности ряда положений Конституции Республики Алтай от 7 июня 2000 года и его определение по запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке соответствия Конституции Российской Федерации отдельных положений Конституций Республики Адыгея, Республики Баш­кортостан, Республики Ингушетия, Республики Коми, Республики Северная Осетия — Алания и Республики Татарстан  от 27 июня 2000 года.

Предметом обращения депутатов явились положения конституций субъектов о суверенитете (государственном суверенитете) республики как субъекта Российской Федерации; о принадлежности республике высшей (верховной) власти на своей территории; о том, что народ республики является носителем суверенитета и источником (единственным источником) власти; вытекающие из принципа суверенитета положения о верховенстве, высшей юридической силе Конституции республики и ее законов; о праве республики приостанавливать действие правовых актов Российской Федерации; о договорном характере вхождения республики в состав Российской  Федерации (и, следовательно, пребывания, нахождения в составе Российской Федерации) и т. п.

Постановление Конституционного суда по данному делу зафиксировало момент перехода из одной системы координат в другую; от одной группы категорий-характеристик к другой. Конституционный суд признал не соответствующими Конституции Российской Федерации положения республиканских конституций, которые провоз­глашали суверенитет республик — субъектов федерации или исходили из него. В расплывчатый ответ на вопрос о том, сколько самостоятельности «можно взять», наконец-то внесена ясность:  свобода регионов заканчивается там, где начинается свобода  центра.

Если раньше категории «независимость», «президент (губернатор)», «самостоятельный регион» и т. п. обретали значение основных характеристик настоящего и будущего развития субъектов  федерации, то теперь на первый план выходит, скажем так, «субординационность»: необходимость подчинения регионов центру, отсутствие конфликтности в разрешении вопросов федеральной или местной компетенции должны становиться определяющими при разработке стратегии и тактики федеративных отношений, при практической реализации теоретических разработок.

Вообще же взаимоотношения федерации и ее субъектов должны строиться с учетом того, что на их территории есть еще один уровень власти — местное самоуправление, что означает наличие не двух, а трех «сообщающихся сосудов». Следовательно, оптимизация институтов власти в территориальном аспекте должна идти в более сложной системе координат. В любом случае недопустимо игнорирование конституционного статуса местных сообществ, органов местного самоуправления. Думается, значительную роль в подобной оценке федеративных отношений сыграло решение Конституционного суда Российской Федерации по так называемому «удмуртскому делу». Оно поставило заслон на пути тех региональных элит, которые попытались выхолостить конституционное содержание института местного самоуправления, вывести его из районов и городов субъектного значения без соответствующего волеизъявления на сей счет местного населения.

Однако надо обратить внимание на то, что федеральный законодатель не просто выделяет местное самоуправление как некий по­всеместно унифицированный уровень публичной власти, но и  учитывает его своеобразные проявления. Это касается, например, организации самоуправления коренных малочисленных народов России. В данной сфере приняты федеральные законы «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» от 30 апреля 1999 года, «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации» от 20 июля 2000 года. Законодатель, в частности, выделяет семейные (родовые) общины коренных малочисленных народов, территориально-соседские, союзы (ассоциации) общин указанных народов.

Представляется, что вышеназванные меры упрочения федеральной власти в целом положительны, решают задачи, объективно стоящие перед страной. Однако, на наш взгляд, их предметный анализ позволяет уточнить эту общую оценку. Безусловно правильным и назревшим видится решение о создании федеральных округов. Оно, по сути, заменило определенную степень самостоятельности регионов федеральной деконцентрацией. Данный шаг позволяет федерации восстановить свои «эксклюзивные» способы проведения федеральной политики в регионах. Оказалось, что прежние решения о назначении Полномочных представителей Президента Российской Федерации во всех субъектах федерации и о создании региональных коллегий федеральных органов государственной власти этой задачи по-настоящему не решали, поскольку находились в сильной зависимости от органов власти тех субъектов федерации, на территории которых они создавались и действовали. Выявилась потребность в своеобразном выведении федеральных территориальных органов власти за пределы отдельных субъектов федерации и в активной координации их деятельности на межсубъектной основе. Территориальной базой такой перегруппировки сил и стали федеральные  округа, в рамках которых в настоящее время идет процесс формирования нового уровня федеральной власти.

Федеральные округа, на наш взгляд, нельзя рассматривать как вид административно-территориальных единиц, поскольку составляющие их субъекты федерации входят в Российскую Федерацию непосредственно. Это функционально-территориальные единицы, служащие средством определения границ компетенции не всех, а лишь федеральных органов власти. Но в полемике вокруг федеральных округов звучит, среди прочего, и оценка их как предтеч субъектов Российской Федерации новой конфигурации, которые, возможно, сформируются в пределах округов за счет объединения нынешних субъектов федерации по кустовому принципу и отказа от национально-государственной специфики современных республик.

Эту линию дальнейшего развития нашей страны следует оценивать положительно, если «переформирование» федерации пойдет без искусственного, силового, ускорения, как эволюционный, естественный, процесс. Однако у данного варианта развития событий есть и свои слабые стороны. Во-первых, отказ от национально-государ­ственной специфики республик может повлечь в них рост сепаратистских настроений. Во-вторых, разделение такой огромной страны, как Россия, на семь округов в конечном итоге может привести к созданию абсолютно самодостаточных государств, способных перестать считаться с федеральным центром. А это распад государства.

Но в любом случае округа выступают как основа для усиления интеграции субъектов федерации. Это актуализирует задачу разработки самостоятельного федерального закона о горизонтальных договорах и соглашениях между субъектами федерации, входящими в одни и те же округа. Требуется и принятие законодательных актов об объединении субъектов федерации, присоединении одних из них к другим. Думается, практика создания федеральных округов вполне может быть совмещена с развитием института федерального вмешательства.

Решение же о новом порядке формирования Совета Федерации, предусматривающее выведение из этой палаты Федерального Собрания глав субъектов федерации и руководителей парламентов субъектов федерации и объективно направленное на понижение участия региональных элит в федеральном политико-государственном процессе, на наш взгляд, нельзя признать удачным. Полагаем, оно приведет к росту регионального сепаратизма, попыткам региональных элит вместо работы с федеральным центром перекладывать ответ­ственность за состояние дел в своих территориях на федерацию («вот пусть Путин за все и отвечает»).

Надо признать положительными организационные меры, нацеленные на усиление контроля за региональным законодательством и на оперативное приведение его в соответствие с законодательством федеральным. Однако возможность досрочного прекращения полномочий глав субъектов федерации и досрочного роспуска парламентов субъектов федерации уже всего лишь за одно-единственное решение видится несколько радикальной. Гораздо лучше использовать применительно, например, к главам субъектов федерации институт, аналогичный отрешению от должности Президента Российской Федерации.

Укрепление местного самоуправления на современном этапе предполагает проведение территориальной децентрализации внутри муниципальных образований за счет укрепления территориального общественного самоуправления.

Ряд интересных соображений по оптимизации единства власти и территориальной децентрализации формулирует В. К. Самигуллин. Он считает, например, что разграничение предметов ведения между федерацией и ее субъектами едва ли под силу только специалистам в области права.

Стабильность в решении вопроса о разграничении предметов ведения между федерацией и ее субъектами может быть обеспечена лишь в случае, когда этот вопрос решается исчерпывающим образом в самой Конституции. В качестве примера можно привести Конституцию Бельгии.

Вообще в законодательстве ряда стран предметы ведения между федерацией и ее субъектами разграничиваются следующим образом: во-первых, указываются предметы, которые находятся в исключительном ведении федерации; во-вторых, устанавливаются предметы, которые находятся в исключительном ведении субъектов; в-третьих, указываются предметы, которые находятся в совместном ведении федерации и субъектов.

Важное значение имеют гарантии выполнения решений федеральных органов государственной власти на всей территории федерации.

В заключение отметим, что конституционализм предполагает как относительную противоположность единства власти и ее децентрализации, так и их взаимодополнение, взаимоувязку, взаимообусловленность. Именно это состояние государственной власти встречается в идеологических доктринах «сильный центр — сильные регионы», «власть едина, но делима» и т. п.

Различные перекосы в развитии России как федеративного государства можно объяснять и тем, что принципы слаженного построения и эффективного функционирования федерации не являются органичным элементом российского правосознания, и тем, что мировой опыт федеративного строительства действительно устарел или неприемлем в наших условиях. По сути дела, сейчас в России происходит выработка новых форм устройства федерации и внедрение идеи сильной, но ограниченной государственной власти в общественное сознание.